Отложенный выбор

Определилась пятерка «повестей года»

Список соискателей премии имени Ивана Петровича Белкина неожиданностей не принес и резких возражений не вызывает. Не так много удачных повестей появилось в минувшем году, и хотя члены жюри под председательством историка литературы Мариэтты Чудаковой (телеобозреватель Владимир Познер, поэт Евгений Рейн, прозаик Алексей Слаповский и критик Карен Степанян) наверняка какое-то время поспорили, думаю, что решение далось им сравнительно легко.
Борьбу за премию, измысленную два года назад издательством «Эксмо» и журналом «Знамя», продолжат повести Андрея Дмитриева («Призрак театра» — «Знамя», № 6), Владимира Курносенко («Прекрасны лица спящих» — «Дружба народов», № 2), Ирины Поволоцкой («Юрьев день» — «Новый мир», № 12), Валерия Попова («Третье дыхание» — «Новый мир», № 5, 6) и Михаила Тарковского («Кондромо» — «Октябрь», № 3). Столичная прописка изданий вовсе не привела к пресловутому «москвоцентризму»: Курносенко живет во Пскове, Попов — в Питере, а Тарковский — по сибирским заимкам. Тендерные и поколенческие нормы тоже соблюдены: есть прекрасная дама, есть без пяти минут патриарх (Попов), есть сравнительно молодой (это не столько возраст, сколько статус, предполагающий восхищенные ахи) Тарковский. Жаль, что судьи обошли «Трио для квартета» Елены Холмогоровой («Дружба народов», № 10); повесть, по-моему, имеющую больше достоинств, чем три (если не четыре) из пяти вошедших в шорт-лист работ. Но после драки кулаками не машут — теперь надо угадывать победителя.
«Угадайка» сложна всегда, но в случае с третьей премией Белкина — особенно. Не любой ее итог меня обрадует, но ни один не удивит. Проза Тарковского с фактурно-таежными деталями, духом мужского одиночества и невнятными психологическими вибрациями кажется мне однообразной и эпигонской (Юрия Казакова и Виктора Астафьева лучше читать в подлинниках), но «Октябрь» и «Новый мир» печатают сибирского отшельника охотно, а критики вовсю хвалят. К тому же «молодой», из глубинки и гран-при пока не получал. Попов, чье «Третье дыхание» не сильно отличается от его прочих исповедально-иронических опытов последних лет (исповедальных — до нарушения приличий, иронических — до кавээнных реприз), напротив, классик и мэтр. Обаяние, присущее прозе его «золотой поры», в какой-то мере сохранилось. Да и наградами он не избалован. Поволоцкая печатается мало, старательно шлифуя свои ретросказовые истории. Шесть лет назад ее «Разновразие» было удостоено малой «аполлон-григорьевки» (премия тогда вручалась в первый раз) и вызвало немало сочувственных толков. «Юрьев день» не менее вкусен. Повесть «Прекрасны лица спящих», по-моему, уступает предыдущей работе Курносенко — «Свете тихий», что была в свою пору проигнорирована другим белкинским жюри. Вот и будет «компенсация». Резонная, ибо тихий проникновенный голос тонкого, совестливого и человечного прозаика слышен и здесь. (Кстати, именно Курносенко глупо обделен вниманием критики.) О повести-трагедии Дмитриева было говорено подробно (см. «Время новостей» от 7 июля 2003 г.) — ее и полагаю главным литературным событием минувшего года. То, что «Призрак театра» даже не выдвигался на премию Аполлона Григорьева, объясняется просто: эту премию Дмитриев получил два года назад за «Дорогу обратно» (вошедшую тогда и в белкинский шорт-лист). Допускаю, что и в нашем сюжете сработает фактор «перенагражденности». А может быть, и нет.
При выборе лауреата судьям придется солонее, чем вчера. Ясно, что любое решение вызовет протесты. Но не менее ясно другое: у всех пятерых есть немало приверженцев — они будут по-настоящему рады.